Неточные совпадения
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому
свои мысли вольными
полагают, что они у них в
голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в
свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел
положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Мать взглянула на нее. Девочка разрыдалась, зарылась лицом в коленях матери, и Долли
положила ей на
голову свою худую, нежную руку.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив
голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и
положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в
голове становится всё более и более нехорошо.
Варенька покачала
головой и
положила свою руку на руку Кити.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся
головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив
голову набок и
положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век
свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Она улыбается
своей грустной, очаровательной улыбкой, берет обеими руками мою
голову, целует меня в лоб и
кладет к себе на колени.
Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал
своею смертью) и, взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь,
положили ее ему на
голову.
Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват
свои шапки, и какой-нибудь высокий шляхтич, высунувшийся из толпы
своею головою, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками, хватал первый с помощию длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал ее к сердцу и потом
клал в рот.
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и,
положив их себе около шеи, поднял старика на
свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая
головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
— Да, — сказал Клим, нетерпеливо тряхнув
головою, и с досадой подумал о людях, которые
полагают, что он должен помнить все глупости, сказанные ими. Настроение его становилось все хуже; думая о
своем, он невнимательно слушал спокойную, мерную речь Макарова.
На стенах, среди темных квадратиков фотографий и гравюр, появились две мрачные репродукции: одна с картины Беклина — пузырчатые морские чудовища преследуют светловолосую, несколько лысоватую девушку, запутавшуюся в морских волнах, окрашенных в цвет зеленого ликера; другая с картины Штука «Грех» — нагое тело дородной женщины обвивал толстый змей,
положив на плечо ее
свою тупую и глупую
голову.
Ольга засмеялась, проворно оставила
свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась,
положив голову на плечо мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Райский сидел целый час как убитый над обрывом, на траве,
положив подбородок на колени и закрыв
голову руками. Все стонало в нем. Он страшной мукой платил за
свой великодушный порыв, страдая, сначала за Веру, потом за себя, кляня себя за великодушие.
Татьяна Марковна
положила ее на постель и прилегла
своей седой
головой рядом с этими темными, густыми волосами, разбросанными по бледному, прекрасному, измученному лицу.
Она прижала его
голову к
своей груди, крепко поцеловала ее и
положила на нее руку.
По временам мы видим берег, вдоль которого идем к северу, потом опять туман скроет его. По ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже на последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя
свои головы, гоняясь точно взапуски между собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров
полагает.
Она бросалась на гроб, обнимала его руками,
клала на него
голову, на минуту умолкала, потом со стоном начинала опять
свою плачевную песнь.
Когда ему предоставлено было слово, он медленно встал, обнаружив всю
свою грациозную фигуру в шитом мундире, и,
положив обе руки на конторку, слегка склонив
голову, оглядел залу, избегая взглядом подсудимых, и начал...
Наконец председатель кончил
свою речь и, грациозным движением
головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с
своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и
положив ее на плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
— Видно, у них всё так, — сказала корчемница и, вглядевшись в
голову девочки,
положила чулок подле себя, притянула к себе девочку между ног и начала быстрыми пальцами искать ей в
голове. — «Зачем вином торгуешь?» А чем же детей кормить? — говорила она, продолжая
свое привычное дело.
Веревкин сидел на низеньком диванчике,
положив свою громадную
голову в ладони рук как вещь, совершенно для него лишнюю.
Тэке, мотнув несколько раз
головой и звонко ударив передними ногами в землю, кокетливо подошел к девушке, вытянув
свою атласную шею, и доверчиво
положил небольшую умную
голову прямо на плечо хозяйки.
— Что ты, подожди оплакивать, — улыбнулся старец,
положив правую руку
свою на его
голову, — видишь, сижу и беседую, может, и двадцать лет еще проживу, как пожелала мне вчера та добрая, милая, из Вышегорья, с девочкой Лизаветой на руках. Помяни, Господи, и мать, и девочку Лизавету! (Он перекрестился.) Порфирий, дар-то ее снес, куда я сказал?
— А Господь ведает, батюшка, — отвечала старуха, — и, наклонившись вперед,
положила свою сморщенную темную руку на
голову мальчишки, — слышно, наши ребята жида бьют.
Великан
положил обе руки на дверцы и, наклонив вперед
свою мохнатую
голову и осклабясь, произнес тихим, ровным голосом и фабричным говорком следующее...
— Вот какое и вот какое дело, Алексей Петрович! Знаю, что для вас это очень серьезный риск; хорошо, если мы помиримся с родными, а если они начнут дело? вам может быть беда, да и наверное будет; но… Никакого «но» не мог отыскать в
своей голове Лопухов: как, в самом деле, убеждать человека, чтобы он за нас
клал шею в петлю!
Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств: с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в
голову вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело
кладите на нее
свою голову, на ней можно отдохнуть.
Сделалось смятение. Люди бросились в комнату старого барина. Он лежал в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу,
голова опущена была на грудь, не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги окружили труп, оставленный на их попечение, вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и
положили на тот самый стол, за которым столько лет они служили
своему господину.
Он вспомнил, что еще в Москве задумал статью «О прекрасном в искусстве и в жизни», и сел за работу. Первую половину тезиса, гласившую, что прекрасное присуще искусству, как обязательный элемент, он, с помощью амплификаций объяснил довольно легко, хотя развитие мысли заняло не больше одной страницы. Но вторая половина, касавшаяся влияния прекрасного на жизнь, не давалась, как
клад. Как ни поворачивал Бурмакин
свою задачу, выходил только
голый тезис — и ничего больше. Даже амплификации не приходили на ум.
Матушка, дождавшись, покуда старика
кладут спать, и простившись с Настасьей, спешит в
свою спальню. Там она наскоро раздевается и совсем разбитая бросается в постель. В сонной
голове ее мелькает «миллион»; губы бессознательно лепечут: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его…»
— Скоро же вы думаете, — сказал
голова, оборотившись к винокуру и
кладя крест на зевнувший рот
свой, — поставить вашу винокурню?
Диде сделалось стыдно за последовавшую после этого разговора сцену. Она не вышла из кабинета только из страха, чтоб окончательно не рассердить расчувствовавшегося старика. Стабровский
положил свою руку на
голову Устеньки и заговорил сдавленным голосом...
Она
своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь,
положила мокрое полотенце на
голову и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво, каждое движение.
Я сам не нахаживал их гнезд, но охотники уверяли меня, что песочники
кладут свои яйца на
голом песке, вырыв для того небольшую ямочку.
Петр поднял
голову, точно от удара кнутом. Вынув из кармана
свой кошелек, он пошел по направлению к слепым. Нащупав палкою переднего, он разыскал рукою деревянную чашку с медью и бережно
положил туда
свои деньги. Несколько прохожих остановились и смотрели с удивлением на богато одетого и красивого панича, который ощупью подавал милостыню слепому, принимавшему ее также ощупью.
Девушка ответила не сразу. Она
положила к себе на колени
свою работу, разгладила ее руками и, слегка наклонив
голову, стала рассматривать ее с задумчивым видом. Трудно было разобрать, думала ли она о том, что ей следовало взять для вышивки канву покрупнее, или же обдумывала
свой ответ.
Я засмеялся и говорю: «Слушай, говорю, генерал, если бы кто другой мне это сказал про тебя, то я бы тут же собственными руками мою
голову снял,
положил бы ее на большое блюдо и сам бы поднес ее на блюде всем сомневающимся: „Вот, дескать, видите эту
голову, так вот этою собственною
своею головой я за него поручусь, и не только
голову, но даже в огонь“.
Лаврецкий и Лиза оба это почувствовали — и Лемм это понял: ни слова не сказав,
положил он
свой романс обратно в карман и, в ответ на предложение Лизы сыграть его еще раз, покачав только
головой, значительно сказал: «Теперь — баста!» — сгорбился, съежился и отошел.
Старик так и ушел, уверенный, что управляющий не хотел ничего сделать для него. Как же, главный управляющий всех Балчуговских промыслов — и вдруг не может отодрать Яшку?..
Своего блудного сына Зыков нашел у подъезда. Яша присел на последнюю ступеньку лестницы,
положив голову на руки, и спал самым невинным образом. Отец разбудил его пинком и строго проговорил...
Вынесла Аглаида
свой искус в точности, ни одного раза не сказала «поперешного» слова матери Енафе да еще от себя прибавила за
свой грех особую эпитимию: ляжет спать и полено под
голову положит.
— И што тилько будет? — повторял Тит Горбатый, набивая нос табаком. — Ты, Дорох, как
своею, этово-тово,
головой полагаешь, а?
Райнер качнул
головою в знак согласия и закрыл веки. Кусицын вынул из его портмоне два рубля, спокойно
положил их в
свой жилетный карман и еще спокойнее вышел.
Старик Райнер все слушал молча,
положив на руки
свою серебристую
голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил
голову. Старый Райнер все не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились
своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Райнер встал, чтобы намочить
свой платок и
положить его на
голову впавшего в бред Помады.
И доктор,
положив под
голову несколько книг «О приходе и расходе хлеба снопами и зерном», лег на стол и закрылся
своим полушубком.
Потом мать приказала привязать к
своей голове черного хлеба с уксусом, который мне так нравился, что я понемножку
клал его к себе в рот; потом она захотела как будто уснуть и заставила меня читать.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова
клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину
голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои
своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое время.
Я очнулся или очувствовался уже на коленях матери, которая сидела на канапе,
положив мою
голову на
свою грудь.
Он
полагал, что те с большим вниманием станут выслушивать его едкие замечания. Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже удивлением стал смотреть на Павла, когда он
своим чтением стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, — когда молодая женщина с криком убежала от мужа, — Замин затряс
головой и воскликнул...